В нашем столетии наиболее известные аргументы в пользу трактовки языка как инстинкта были высказаны Наумом Хомским, лингвистом, который первым обнаружил путаницу в системе знаний о языке, человеком, который, пожалуй, в наибольшей мере ответствен за современную революцию в языке и когнитивных науках. В пятидесятые годы в общественных науках доминировал бихевиоризм, учение, популяризованное Джоном Уотсоном и Б. Ф. Скиннер. Термины "знать” и "мыслить” были заклеймены как ненаучные; "разум” и "врожденное” стали почти ругательствами. Поведение объяснялось несколькими законами теории реакции-на-раздражитель, которые изучались на примере крыс, нажимающих на клавиши, и собак, у которых по звонку начинает выделяться слюна. Хомский же привлек общее внимание к двум фундаментальным фактам языка. Во-первых, практически каждое предложение, которое человек произносит или воспринимает, является новой комбинацией слов, возникающей впервые за всю историю вселенной. Поэтому язык не может быть набором реакций; мозг должен содержать рецепт или программу, которая может построить неограниченное количество предложений из конечного набора слов. Такая программа может быть названа ментальной грамматикой (не путайте со школьной грамматикой, которая всего лишь служит руководством по этикету письменной прозы). Второй факт состоит в том, что ребенок развивает этот грамматический комплекс быстро и безо всяких формальных инструкций и, вырастая, создает новые, никогда ранее не встречавшиеся интерпретации конструкций предложения. Итак, заявляет Хомский, ребенок должен обладать врожденной Универсальной Грамматикой, неким планом, общим для грамматики всех языков, позволяющим ему выделять синтаксические образцы из речи родителей. Хомский так говорит об этом: 

Это любопытный факт интеллектуальной истории последних столетий, что физическое и духовное развитие изучались совершенно разными методами. Никто не примет всерьез мысль о том, что человеческий организм на основе опыта узнает, что иметь руки удобнее, чем иметь крылья, или что базисная структура отдельных органов формируется в результате случайного опыта. Напротив, принимается за аксиому то, что физическая структура организма обусловлена генетически, хотя, конечно, вариации таких качеств, как размеры, уровень развития и так далее будут зависеть, в частности, и от внешних факторов.

Развитие личности, моделей поведения и познавательных структур у высокоорганизованных организмов рассматривалось по-разному. В основном, полагается, что доминирующим в этих областях является социальная среда. Структуры сознания, развивающегося с течением времени считаются случайными и произвольными; не существует "человеческой природы”, помимо той, которая формируется как специфический исторический продукт...

Но человеческая познавательная система при серьезном исследовании оказывается не менее удивительной и запутанной, чем физические структуры, развивающиеся с течением жизни организма. Почему же мы не изучаем возникновение такой познавательной структуры, как язык, более или менее таким же образом, как мы изучаем сложный орган тела?

На первый взгляд это предложение может показаться абсурдным по причине огромного разнообразия языков. Но ближайшее рассмотрение рассеивает эти сомнения. Даже зная совсем немного о сущности лингвистического универсума, мы можем быть совершенно уверены, что возможное количество разнообразных языков строго ограничено... Язык, который усваивает каждый, есть богатая и сложная конструкция, безнадежно определенная фрагментарными очевидностями, доступными [ребенку]. Тем не менее индивидуумы в речевом сообществе формируют в сущности один и тот же язык. Этот факт может быть объяснен только на основании предположения, что эти индивидуумы используют четко ограниченные принципы, управляющие построением грамматики.

Представляя подробный технический анализ предложений, которые обычные люди признают частью своего родного языка, Хомский и другие лингвисты создали теорию ментальной грамматики, лежащей в основе знания человеком отдельных языков, и Универсальной Грамматики, лежащей в основе грамматик отдельных языков. Еще раньше исследования Хомского вдохновили других ученых — среди них Эрик Леннеберг, Джордж Миллер, Роджер Браун, Морис Холл и Элвин Либерман — начать разрабатывать новые области изучения языка, от развития ребенка и восприятия речи до нейрологии и генетики. На сегодняшний день научным сообществом исследуются тысячи проблем, поставленных Хомским. Он входит в десятку самых цитируемых авторов человечества (обогнав Гегеля и Цицерона и уступая только Марксу, Ленину, Шекспиру, Аристотелю, Платону, Фрейду и Библии) и он — единственный ныне живущий автор из этой десятки.

Что говорится в этих цитатах — это уже другой вопрос. Хомский взбудоражил умы. Реакция варьировалась от благоговейного почитания, обыкновенно выказываемого разного рода гуру, до вялой ругани, из которой академики сделали настоящее искусство. В частности по этой причине Хомский критиковал то, что до сих пор является одним из оснований интеллектуальной жизни двадцатого столетия — "Стандартную Модель Общественных Наук” — в соответствии с которой психика человека формируется окружающей культурной средой. Но это происходило также и потому, что ни один мыслитель не мог позволить себе его игнорировать. Как признает один из самых ярых его критиков, философ Хилари Патнэм:

Того, кто читает Хомского, охватывает ощущение огромной интеллектуальной энергии; читатель знает, что столкнулся с экстраординарным умом. И это в равной мере заслуга его сильнейшей личности и поразительных интеллектуальных качеств: оригинальности, презрения ко всему вычурному и поверхностному, готовности (и способность) возродить старые теории (как, например "учение о врожденных идеях”) которые, казалось, забыты навсегда, обсуждение тем, таких, как структура человеческого разума, имеющих центральное и непреходящее значение.

История, которую я расскажу в этой книге, испытала, конечно, сильное влияние со стороны Хомского. Но это не совсем его история, и я не стану рассказывать ее так, как рассказал бы он. Хомский озадачил многих читателей своим скептицизмом относительно того, может ли дарвиновская теория естественного отбора (как противопоставление другим эволюционным теориям) объяснить происхождение языкового органа, о котором он говорит; я думаю, что плодотворным будет рассмотрение языка как эволюционного приспособления, как глаза, его основа создана для выполнения важнейших функций. И аргументы Хомского относительно языковых навыков, базирующиеся на техническом анализе структуры слов и предложений, часто таят в себе абстрактный формализм. Его рассуждения о говорящих плотью-и-кровью поверхностны и слишком идеализированы. Хотя я склонен во многом согласиться с ним, я думаю, что утверждения о разуме могут быть убедительны только если они подтверждены множеством свидетельств самого разного рода. Так что история, рассказанная в этой книге, собрана отовсюду, от описания того, как ДНК строит мозг, до выдержек из лексикона газетных фельетонистов. И лучший способ начать рассказ — спросить, почему мы вообще должны верить, что человеческий язык — это часть человеческой биологии — инстинкт ?